7 декабря, 2012

СОЛДАТСКИЙ ХЛЕБ ГЕНЕРАЛЬСКОГО ЗАМЕСА

Василий КОНДАКОВ

Василий Васильевич Кондаков родился в 1927 г. Окончил артиллерийскую спецшколу (1945 г.), 1-е Ленинградское артиллерийское училище им. Красного Октября (1948 г.), Военно-политическую академию им. В.И. Ленина (1960 г.). Десять лет прослужил в Воздушно-десантных войсках – командиром учебного артиллерийского взвода, инструктором политотдела дивизии и корпуса, заместителем командира отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона по политической части. После окончания ВПА служил начальником политотдела зенитного ракетного полка, затем – в политуправлении МО ПВО. С 1967 г. – начальник политотдела дивизии ПВО, затем – первый заместитель начальника политотдела 6-й армии ПВО. В 1972–1982 гг. – член Военного Совета – начальник политического отдела 10-й отдельной армии ПВО, в 1982–1987гг. – начальник политотдела научно-исследовательских институтов в Киеве и Ленинграде. С 1992 г. – председатель Совета – начальник штаба межрегиональной общественной организации Союз офицеров запаса Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Награжден четырьмя орденами и многими медалями. Генерал-майор.

За десять лет службы в должности начальника политического отдела – члена Военного Совета 10-й ОА ПВО, я, как говорится, «пережил» четырех командующих. Все они – люди в полном смысле слова замечательные, но, с чем согласится каждый, наиболее яркой личностью был легендарный летчик дважды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Николай Дмитриевич Гулаев, депутат Верховного Совета РСФСР – фигура чрезвычайно любопытная... Человек это был по своей натуре довольно импульсивный, крутой. Непокорности и независимости он не терпел, и потому наши отношения устанавливались довольно сложно. Тем более, я только что приехал на Север в звании полковника... В конце концов, когда у нас все уже дошло до «точки кипения», я в его кабинете снял трубку телефона «ВЧ» и говорю:

– Я сейчас звоню Батицкому и докладываю по этому конкретному случаю!

– Не надо!

В общем, как говорится, нашла коса на камень, но после того у нас все стало становиться на свое место. В конечном счете, мы нашли общий язык, хотя чаще всего наши взаимоотношения можно было охарактеризовать как «вооруженный нейтралитет», но дело я свое делал без его помех... Если на первых порах он, мягко говоря, пытался меня подмять, то потом не только стал со мной считаться, но и старался подчеркнуть это. Бывало, Гулаев вдруг срочно собирает Военный Совет. Почему – никто не знает, и я не знаю. Но, открывая заседание, он объявляет: «Вот, мы с комиссаром посоветовались и я решил...» И все видели, что он «с комиссаром посоветовался». Маленький, но весьма показательный штрих.

Работать с Николаем Дмитриевичем было нелегко, но я не жаловался, сор из избы не выносил, и мы вместе делали общее дело... Хотя начальник политуправления Войск ПВО генерал Халипов однажды мне сказал, что за эту службу мне каждый день надо бы выдавать по литру молока...

Впрочем, тут и без всяких личных дел забот хватало. «Хозяйство» у нас ведь было огромное – корпус, три дивизии, это целых 42 политоргана! Поэтому большая часть времени у нас – командарма, члена Военного Совета, начальников родов войск проходила в командировках. А так как в такие места, как Земля Франца-Иосифа, Новая Земля можно было добраться только вертолетом или самолетом, то мы из них фактически не вылезали... В Архангельск, как говорится, прилетали только помыться и сделать срочные дела, а потом опять работали в войсках. Достаточно сказать, что за десять лет, проведенных в Архангельске, я в кино один только раз попал и то недосмотрел фильм до конца, потому что объявили готовность, и через 18 минут, как было установлено, я должен был прибыть на командный пункт. К тому же, у меня был установлен железный порядок: кто бы ни появился в Архангельске, день иди ночь — по любому вопросу люди ко мне шли. Такого же стиля работы я требовал и от других начальников... Меня понимали, потому как народ у нас был очень хороший, не могу кого-либо охаять...

К сожалению, не все командировки проходили удачно: пришлось мне и на вертолете падать, и в Баренцевом море тонуть, когда лодка перевернулась... На здоровье это сказалась отрицательно, но ничего, живой и это главное.

Боевая готовность была постоянная. Мы прикрывали самое короткое направление на Москву через Северный полюс. Американцы просто буйствовали своими провокационными действиями, не было дня, чтобы мы не поднимали авиацию на перехват их самолетов-разведчиков. Я бы сказал точнее, что наша авиация постоянно висела в воздухе, и радиолокационное поле мы держали постоянно.

Порой провокации противника по своему цинизму превосходили все возможные ожидания. Кто не помнит, как летевший из Парижа южнокорейский самолет «Боинг-707» дошел до острова Медвежьего, повернул и прошел по нашей территории через все военно-морские базы на Кольском полуострове? Это был откровенный разведчик, который проверял и засекал расположение наших станций... На сигналы экипаж не отвечал. Тогда на перехват были подняты наши самолеты, пришлось применить авиационные ракеты. В результате были отбиты четыре метра левой консоли, произошла разгерметизация салона... По счастью, за штурвалом этого самолета-разведчика находился летчик-ас, майор Корейской армии. Он снизился до двух с половиной тысяч, выработал горючее, в условиях полярной ночи сумел посадить пораженную машину на озеро и выкатился на бережок. Мастер высочайшего класса! Но и как шпионы, они тоже блестяще были подготовлены. Когда мы обыскивали самолет, то не нашли ни клочка никакой бумаги. Только лючки оказались вскрытыми при приземлении – значит, всю аппаратуру они выбросили, а зимой, в тундре, где ее найдешь?

Основными нашими задачами было то, что мы прикрывали Северный флот и территорию Ленинградского военного округа, а это привносило в нашу жизнь свои специфические трудности. Каждый год нас проверяют, округ проверяют и нас проверяют, флот �